«Родителям я про свою ориентацию не рассказывал, они узнали сами. Мать нашла у меня в письменном столе газетные вырезки на тему гомосексуализма. Это было в 1997 году, на тот момент я уже достиг совершеннолетия. Резко негативной реакции со стороны родителей я не помню. Конечно, мать была не в восторге. Отец отнесся спокойней. Первое время активных попыток меня переделать не наблюдалось. Но однажды они мне сказали, что нужно срочно поехать в диспансер Скворцова-Степанова и получить какую-то справку. Дома я оказался очень нескоро. 

Врач мне сообщил, что необходима срочная госпитализация. Я был против. На это мне сказали, что в таком случае вопрос придется решать через суд. Сопротивляться смысла не было — если бы я попробовал убежать, меня бы тут же признали буйным. Первые несколько дней меня ничем не лечили. Я наивно полагал, что суд во всем разберется, и меня отпустят, но ничего подобного не произошло. Суд постановил, что я нуждаюсь в принудительном лечении. На тот момент уже было известно, что гомосексуализм болезнью не является, и поэтому мне поставили другой диагноз. Насколько я понял, речь шла о какой-то разновидности шизофрении. При этом во всех разговорах врачи постоянно поднимали тему гомосексуальности, так что вскоре я окончательно понял, от какой такой «шизофрении» меня лечат. 

Не знаю, что мне кололи, но от этих уколов я лежал пластом целыми днями. У меня начались проблемы с сердцем. При каждом обходе я умолял медсестер прекратить инъекции, но они не слушали. Все это продолжалось целый месяц. Потом вышел из отпуска начмед отделения, поговорила со мной и пришла в ужас. Вскоре меня выписали. С родителями я долгое время не общался — слава богу, жил я в другом месте. Сейчас острого конфликта нет, но ни о каких доверительных отношениях речи, конечно, быть не может». 


«Я был беспроблемным ребенком, школу закончил с золотой медалью, поступил на бюджетное отделение. Потом я уехал учиться, а когда вернулся домой на каникулы, в небольшой город в Красноярском крае, рассказал родителям о своей ориентации. Мне тогда было девятнадцать лет. Сначала родители прошли стадию так называемого ложного принятия. Сказали, что все равно меня любят, но моя ориентация должна остаться маленькой семейной тайной. Однако буквально через пару дней они начали себя вести несколько иначе. 

У родителей выстроилась в голове следующая логическая цепочка: гомосексуальность равно наркотики равно СПИД. Отец предложил сходить к психиатру. Я не хотел идти, но решил не обострять конфликт с родителями. Заведующий психиатрического стационара оказался очень разумным врачом. Сначала мы беседовали наедине, без отца. Он открыл справочник психических расстройств и показал место, где черным по белому было написано, что гомосексуальность не является заболеванием. Я ему сказал, что у меня никаких проблем с самовосприятием уже нет, а единственная сложность — это реакция папы. После этого врач говорил и с ним тоже. Из коридора до меня доносились рассуждения доктора по поводу «матушки-природы», которая «иногда преподносит сюрпризы». Он убедил отца, что я здоров, и никаких механизмов изменить мою ориентацию просто-напросто не существует. 

По дороге домой папа передо мной извинился и объяснил, что они с мамой воспитаны по-другому, и ему сейчас тяжело. Нельзя сказать, что с тех пор все полностью наладилось. Буквально через неделю мне надо было уезжать обратно на учебу, и это, наверное, спасло наши отношения с папой. Все-таки он человек довольно авторитарный, летчик, всю жизнь работал в мужском коллективе. Сейчас все нормально. Родители прекрасно общались с моим бойфрендом. Видимо, они поняли, что не только гетеросексуал может быть хорошим сыном».