Май уже во всю вступил в свои права. Было необычайно жарко и в слегка приоткрытое окно нагло вторгался запах сирени. Ночная смена в роддоме выдалась на редкость спокойная, но уже почти перед пересменкой произошло событие, которое очевидцы ещё долго не могли забыть.
Неприятным апогеем для персонала, мечтающего поскорее уйти домой, стало появление на свет необычной девочки. Очень молодой женщине было, пожалуй, хуже, чем им всем вместе взятым.
Ей показали только что родившуюся малышку и новоявленная мама забилась в истерике.
Персонал, находившийся рядом, не знал что ей ответить.
У новорождённой действительно отсутствовала часть правой руки, локоток оканчивался круглой культёй, не было даже намёков на то, что там когда-то формировалась кисть.
Однако медикам нельзя было хоть как-то высказать удивление, им надо было делать работу и постараться утихомирить бушевавшую роженицу.
"Марина, вы меня слышите?", - врач-акушер Алексей Васильевич старался привлечь внимание роженицы.
"Давайте вы успокоитесь. На все вопросы вам позже наш лучший неонатолог ответит, а пока ещё немного необходимо поработать, надо чтобы послед вышел".
Однако, женщина не могла справиться с негативными эмоциями. Слёзы градом катились по её щеками все окружающие звуки, даже похожий на мяуканье плачь крохотной дочки, доносились до неё как через толстенный слой ваты. Роженица вслух, никого не стесняясь, проклинала врачей и бесконечно повторяла:
"Что вы сделали? Все же нормально во всех анализах было, на УЗИ меня тоже ни о чем таком не предупреждали ни разу! Я засужу всех!", - эти выкрики сменялись бурными рыданиями.
Через некоторое время после сделанного укола, Марина немного успокоилась и закрыла глаза, затем резко открывала ишепотом бормотала:
"Что же теперь делать? Как же я теперь буду жить? Что я Павлику скажу?". Неонатолог Варвара Степановна, взявшая новорожденную на руки для проведения осмотра, внешне оставалась абсолютно спокойной, однако, в глубине души она скорбела вместе с мамочкой, для которой начинающийся рассвет явно хорошего солнечного дня омрачился страшной трагедией.
Несмотря на огромный опыт, наработанный за двадцать лет стажа, Варвара Степановна никак не могла привыкнуть к патологии у малышей.
Ей казалось чудовищной несправедливостью, когда малютки с самого рождения оказываются аутсайдерами на празднике жизни.
Врач профессионально и почти автоматически производила все необходимые действия, но взгляд постоянно возвращался к неправильной правой ручке новорождённой.
Девочку запеленали, положили в прозрачную тележку для перевозки, и медсестра Светлана тихонько уточнила:
"В интенсивку везу?"
"Подожди, давай хоть мать малютку покормит". Однако роженица, которой принесли укутанную дочку, сжала губы почти до крови и отвернулась.
Алексей Васильевич уже закончил накладывать швы, и переглянувшись с Варварой Степановной, сделал успокаивающий жест рукой. Девочку повезли в отделение, где за скромными буквами "ПИТ" скрывалась почти никому не видимая битва за здоровье, а подчас и за жизни новорожденных.
Марине помогли перебраться на каталку, и чуть позже, лёжа в коридоре с грелкой, наполненной льдом на животе, Марина попросила проходившую медсестру принести ей мобильный телефон.
На экране аппарата, поставленного на беззвучный режим, отображалась информация о не принятых звонках и непрочитанных сообщениях. Молодая женщина пролистала список, но у неё не хватило сил, ни физических, ни душевных на ответы.
Действие лекарства, наконец, оказалось сильнее испытанного стресса, и Марина погрузилась в спасительный сон.
Она искренне болела за каждого своего нового обитателя.
Мальчики и девочки подчас были такими крохотными, что найти венки и поставить систему или сделать укол было просто необыкновенным чудом. Галя и её коллеги как добрые волшебники совершали его ежедневно.
Они не считали свою работу подвигом, но каждый отвоеванный малыш воспринимался самоотверженным персоналом как очередная победа. Иногда, тайком от старшей медсестры, Галя во время своего дежурства разрешала зареванным мамочкам посидеть около своих детишек.
Конечно, она знала, что нарушает внутреннюю инструкцию, но утешала себя тем, что эти встречи, во-первых, проходят под её строгим контролем и женщины, обезумевшие от волнения, не могут нанести детишкам никакого вреда.
Во-вторых, Галя искренне считала, что ребёнок, в каком бы состоянии не находился, интуитивно ощущает присутствие мамы рядом, и это помогает быстрее поправляться.
В-третьих, эти встречи подбадривали и самих женщин, разлученных со своими кровиночками. Сколько раз Галя, притворно хмурясь, строго выговаривала посетительницам, облачающимся возле двери в чистые халаты:
"Значит так, увижу слёзы, мигом выведу, нечего сырость здесь разводить. Ребёнку нужна спокойная мамочка, он же все почувствует, так что можно негромко разговаривать, напевать что-нибудь шепотом, но чтобы никакого плача".
Каждое дежурство Галя видела как роженицы, даже едва отойдя от наркоза после кесарева сечения, буквально по стеночке ковыляли к своим малюткам, только к несчастной девочке, имеющий физический недостаток, её мама, которая по представлению медсестры уже должна была отдохнуть после сложных родов, никак не шла.
Марина проснулась от негромкого шепота соседок по палате. Не слишком хорошо чувствуя себя, женщина с тайной надеждой подумала, что сморщенный красный младенец без одной ладошки был всего лишь неприятным сном.
Однако, неверное предположение вдребезги разбила непрерывно быстрая речь совсем молоденькой девушки, сидящей на кровати напротив.
"Здравствуйте! Потихонечку вставайте, а то неонатолог уже три раза заглядывала, хотела с вами поговорить, а вы все спите и спите. Даже завтрак и обед уже пропустили, но я вашу порцию в холодильник отнесла.
Но сначала к врачу загляните, она в кабинете напротив поста медсестры сидит, а потом уже покушаете. Вам ведь силы нужны, чтобы молочко было".
Марина кивнула, но пересохшие губы не могли произнести ни слова. Женщина увидела на полу около тумбочки свою спортивную сумку, которую взяла с собой в роддом, достала оттуда полулитровую бутылку воды и выпила её почти залпом.
"Спасибо". Дойдя до кабинета врача, Марина постучала и с разрешения вошла.
"Здравствуйте, я Миронова. Мне соседка по палате сказала, что вы меня просили зайти". Варвара Степановна отложила в сторону бумаги, которые заполняла.
"Проходите, Марина Денисовна, присаживайтесь. Меня зовут Варвара Степановна, я врач неонатолог, хочу с вами поговорить о вашей дочке. У неё кроме видимой патологии нет практически никаких отклонений по здоровью, все органы функционируют отлично.
Знаете, это большая редкость, обычно проявляется целый комплекс нарушений, а у вас же практически здоровый ребёнок. Немножко за рефлексами необходимо понаблюдать, но самое главное - необходим контакт с малышкой, и тогда все замечательно будет.
Со своей стороны я бы посоветовала непременно грудное вскармливание наладить". Роженица слушала речь врача, не глядя на неё, но внимательно рассматривая свои сложенные на столе руки. Услышав про грудное вскармливание, она резко вскинула взгляд на неонатолога.
"Не будет ничего замечательного! Дайте какие надо документы, я напишу отказ, или как это у вас называется. Кормить это существо я точно не стану.
Жаль, что наказать дуру, которая УЗИ мне делала, не получится, ведь если в суд обращаться, тогда многие узнают, что я это родила, а мне такая гадкая слава не нужна, и этот ребёнок тоже не нужен"
"Марина Денисовна, не горячись, пожалуйста. Сейчас вам все надо внимательно обдумать, чтобы потом горько не пожалеть. С родными посоветуйтесь, с нашим психологом поговорите.
Понимаете, сейчас такие протезы выпускают, с ними даже самые тонкие работы девочка сможет выполнять". Однако, женщина лишь усмехнулась.
"Как вам просто говорить. Меня итак свекруха ненавидит, а как узнает, что я инвалидку родила, вообще житья не даст нам с мужем. Разведёт, точно вам говорю.
Не собираюсь я на жалкие алименты жить, так что говорите, что и где подписать, чтобы уйти отсюда и забыть про всё, как про страшный сон". Вместе с Мариной Варвара Степанова отправилась к главному врачу и тяжелый разговор продолжился уже в его кабинете.
Однако, роженица твёрдо стояла на том, что своего решения менять не собирается. Уже вечером, случайно встретившись в коридоре роддома с неонатологом, Галя поинтересовалась:
У неё что, осложнения какие-то?". Варвара Степановна помрачнела.
"И не придёт. Она, Галюша, отказную написала, слов всяких наговорила и быстро ушла отсюда. Вот теперь немного понаблюдаем как девочка развиваться будет, а потом документы в дом малютки оформлять придётся".
Женщины не стали обсуждать мать, бросившую дочку, но разошлись в разные стороны с тяжелыми мыслями. Галя поспешила к своим маленьким подопечным. От взгляда на девочку, которая оказалась ненужной своей родной матери, внезапно перехватило дыхание.
Такой она была трогательной. Малышка, будто ощутив чье-то внимание, открыла глаза, опушенные длинными ресничками. Сердце Гали забилось чаще, но стоять и любоваться несчастной отказницей было некогда.
Однако, по дороге домой медсестра постоянно вспоминала мутные младенческие глазки.
Прошло два дня и Галя сама не заметила, как привязалась к безымянной девочке. Она мысленно назвала её Майей, по месяцу рождения и с радостью наблюдала как кроха аккуратно, словно смущаясь, сосет смесь из бутылочки, как спит, как забавно кряхтит.
Именно внимательная медсестра забила тревогу, заметив, что склеры малышки едва заметно пожелтели. Анализ крови подтвердил подозрения Гали.
"Моя красавица, ну как же так?", - причитала женщина, надевая девочке защитные очки и помещая её под специальную лампу. "Опять у тебя неприятности. Но ничего, подлечим, у нас одеялочко волшебное имеется. Вон, сейчас твой сосед в него завёрнут. Так что точно будешь всех милее, всех румянее и белее".
Начавшаяся неонатальная желтуха отсрочила отправку малышки в казённое заведение, а у Гали всё чаще появлялась мысль о том, что она вполне могла бы удочерить девочку.
Конечно, надо было уговорить мужа пройти через бюрократические преграды, но ведь все возможно, если захотеть. Медсестра все редкие свободные минуты проводила теперь около малышки, уговаривая её потерпеть ещё немножко.
"Мое солнышко, я уже сегодня вечером с Сашей поговорю. Вот увидишь, он обязательно захочет, чтобы ты с нами жила, он у меня очень хороший. Знаешь как нам всем будет весело и хорошо вместе". Александр, выслушав супругу, поддержал её.
Варвара Степановна подняла на уши всех знакомых и большинство проблем удалось избежать, имея знакомыхв медицинских кругах. Галя делала все возможное и невозможное для того, чтобы добиваться для девочки лучшего.
Майя взрослела. Конечно Гале и Александру всегда было не просто, особенно, когда доброхоты рассказывали ей, что родители ей не родные. Но любовь и забота оказалась сильнее обиды из-за обмана.
В возрасте десяти лет Майя заявила, что непременно хочет записаться в художественную школу. Родители не сомневались в дочке, но опасались, что там ей придётся пройти через тяжелые испытания.
Однако, все сложилось благополучно и в семнадцать лет у Майи состоялась первая персональная выставка. Галя с мужем гордились целеустремлённой приемной дочкой. Они купили сразу несколько газет, где была опубликована статья про её триумф.
Одну из заметок они даже вырезали и поместили в рамочку. Информация о необычной художнице была размещена и в интернете и попалась на глаза Марине.
Женщина, едва взглянув на фотографию, интуитивно поняла, что улыбающаяся красавица с протезом руки - её родная дочь, оставленная семнадцать лет назад в роддоме. Она не без труда, но нашла телефон молодой художницы и позвонила ей.
"Здравствуй, дочка. Знаешь, твой отец умер два месяца назад и так получилось, что мне от его огромного имущества достанутся крохи. Хитро он составил завещание.
Если ты заявишь о своем с ним родстве, мы обе получим кучу денег. Я виновата перед тобой, но ты должна меня понять"
"Извините, мне не хочется вас понимать". Майя нажала отбой и заблокировала номер биологической матери.
Свежие комментарии